Симферопольцы всех стран объединяйтесь!
 
На главнуюГалерея 1Галерея 2Истории в картинкахЗаметки о СимферополеКарта сайтаНа сайт автораНаписать письмо
 
Предыдущая | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | Следующая

Любовь без перспективы

Сергей Малышев

- 4 -

В августе 1956 года Таню навестили отец с матерью. Она не видела их три года. Совершать во время каникул чуть ли не двухнедельное путешествие поездом из Крыма в Сибирь не казалось разумным ни ей, ни родителям. Зато теперь они приехали к ней сами, чему она была, конечно, безмерно рада. Ей не хотелось играть роль принимающей стороны собственных родителей, но поведение стариков, державшихся предупредительно и осторожно, постоянно напоминало о необходимости выполнять функции хозяйки. Даже это маленькое обстоятельство свидетельствовало о том, что время беззаботного детства и юности ушло.

Таня отдала в распоряжение родителей комнату, а сама устроилась на кухне. В свободное от учебы время показала им некоторые достопримечательности города: Городской парк культуры и отдыха, памятники воинской славы в центре Симферополя – освободителя Крыма генерала-фельдмаршала Долгорукого, Суворова, знаменитый танк, первый ворвавшийся в город. Как-то вечером поднялись по улице Ленина на Петровские скалы, чтобы поглазеть на раскинувшийся внизу новый город. Отец с матерью реагировали на все с живым интересом. Впрочем, у отца имелась собственная программа знакомства с Крымом. Его в первую очередь интересовало посещение Севастополя, о котором он грезил с детства. В местном филиале КГБ раздобыл пропуск на проезд в город для себя и членов семьи. Так, Тане удалось посмотреть достопримечательности столицы черноморских моряков, закрытой для многих ее соотечественников и соотечественниц.

В удобное время расспрашивала о Чите, подругах и знакомых. Осторожно поинтересовалась, не принесли ли отцу последние политические перемены неприятности по работе. Недавно состоялся ХХ-ый съезд КПСС, на котором Хрущев выступил с отчетным докладом. Он прибавил еще один доклад – секретный от себя лично, и хотя конкретное содержание последнего еще не стало достоянием широкой публики, его общий смысл донесли до ее сведения краткие сообщения в газетах, слухи, разговоры. В обиход вошло понятие культ личности Сталина. Оно перечеркивало его прежний имидж мудрого, заботливого, непогрешимого вождя. Говорили, что он повинен в репрессиях, которые преподносились как «ошибки». Но ошибки понятны, хотя и нежелательны, в борьбе с врагами Советской власти. Здесь же речь шла о репрессиях против самих коммунистов, старых революционеров-ленинцев. Неужто, коммунистам, самоотверженным борцам за интересы трудящихся, носителям новой морали, свободной от корысти и стяжательства, присуща подлая и мелочная борьба за власть? Пусть даже не всем, пусть даже части. Ведь эта часть оказалась самой активной и, к несчастью, самой успешной.

Судя по рассказам, исходившим, якобы, от партийцев, которым зачитывали доклад на собраниях с условием неразглашения, главным инструментом репрессий были органы, те самые органы, в которых работал отец Тани, Семен Михайлович Токарев. Об этом следовало догадаться и раньше. Например, когда арестовали Берию, как агента иностранных разведок, палача и предателя. Евреи открыто говорили, что «дело врачей», якобы, сговорившихся извести советское руководство, сфабриковано, что Михоэлса убили агенты КГБ. Им никто не возражал. Евреям стали верить. Они, хотя вредные и дотошные, однако, весьма прагматичные и проницательные люди. И талантливые тоже. Достаточно вспомнить их роль в кино, театре, на эстраде. Пожалуй, им удавалось выразить характер и особенности советского человека, лучше самих русских…. Но все-таки эти органы. Они, видимо, наделали дел и в Чите. Неужели и отец замешан в этом?

Семен Михайлович успокоил ее. – Работаю, как прежде, честно и добросовестно. У меня, конечно, есть собственное мнение о так называемых «репрессиях», но, чтобы ты не тревожилась, скажу одно: в мои функции не входят аресты и дознание. Я работаю в архиве, то есть, с бумагами, документами, сданными на хранение.
- В архиве? Но тогда ты знаешь больше, чем другие. Секретный доклад Хрущева читал?
- Зачитывали нам его, как и всем партийцам.
- И как впечатление?
- Как у Гамлета, узнавшего от отца-призрака правду о брате-злодее.
- Как … и для тебя это неожиданность?
- И для меня. Ты что ж думаешь, в нашем ведомстве собрались злодеи, тайком вершащие свое черное дело и скрывающие от народа правду жизни? У нас работают обыкновенные люди, как на любом другом закрытом предприятии, номерном заводе, например. Я похож на злодея?
- Ты нет. Но на тебе свет клином не сошелся. Ведь были же репрессии и говорят необоснованные.
- Были. Было также вредительство и шпионаж. В том-то и дело, что борьба за власть в верхах с ее подножками и компроматом велась в реальных условиях чрезвычайной обстановки и изоляции. Одно перемешивалось с другим, отсюда трудности постижения эпохи. Но ведь не всегда так было. Мазать новый строй одной черной краской несправедливо. Одним он был при НЭПе, другим при Сталине. После его смерти страна вступила в новый этап жизни.
- Так, кто же он был, гений или злодей?
- У великих людей недостатки являются продолжением достоинств.
- И наоборот?
- Человек начинает жизнь невинным, поэтому «наоборот» не бывает.
- Ты что-то говорил о своем особом мнении насчет репрессий.
- Сейчас вокруг этого много спекуляций. Например, вокруг численности жертв. Как ты думаешь, что подлее – преуменьшать или преувеличивать число жертв репрессий? По-моему, преувеличивать - подлее. Это политическая спекуляция в чистом виде. Конечно, если включить в число необоснованно репрессированных белогвардейцев, басмачей, кулаков, бендеровцев и «зеленых братьев», а также коррупционеров, воров и спекулянтов, то их число возрастет намного.
- Ну, так пусть сообщат точную цифру.
- Ты думаешь, это легко. Здесь нужны четкие критерии, отличающие необоснованные репрессии от обоснованных.
- Разве преданность идее коммунизма не может служить таким критерием?
- Увы… это вопрос правовой, а не идеологический. Ведь не все репрессированные необоснованно были коммунистами.
- Что же тогда считать критерием?
- Соблюдение законов Советской власти.
- Но почему же жертвами репрессий стали люди, соблюдавшие законы Советской власти?
- Она еще не определилась четко в своих законах, а буржуазное право не всегда соответствовало требованиям строительства социализма. Ну и, кроме того, в некоторых обстоятельствах битье определяет сознание, - попробовал отшутиться отец. Но Таня была настроена серьезно.
- А если без каламбуров.
- Если без каламбуров, то коммунисты – живые люди. Они родились в старом обществе, и из нравов этого общества вынесли приемы борьбы. Идеология, право тесно связаны с борьбой за власть. Это закон жизни, через который складывается общественная и государственная иерархия. Но в чрезвычайных условиях борьба за власть не обходится без насилия и крови.
- Значит, Сталин ни в чем не виноват и невинные жизни загублены чрезвычайными обстоятельствами.
- Сталин - продукт своего времени, эпохи войн и революций. Если ты полагаешь, что эта эпоха создана им лично, то тогда ты вправе возложить на него всю ответственность за репрессии. Если нет, то должна обосновать способ управления страной в то время исключительно мирными и гуманными методами. Но тебе придется учесть много обстоятельств и исключить случайность.
- А Гитлер? Он ведь тоже продукт чрезвычайной эпохи.
- По-моему, ставить Гитлера на один уровень со Сталиным нечестно. Почему ты сравниваешь Сталина с Гитлером, а не с Наполеоном, Вашингтоном, Кромвелем и т.д. В самом этом сравнении заложена идеологическая провокация. Насилие, как и все на свете, требует конкретного анализа. Как таковое, оно отвратительно, но куда от него деться. Насилие неискоренимо, пока не восторжествовал принцип разумного достатка, основной принцип социализма.
- А, что было бы, если бы Сталина не было вообще. Произошла бы такая трагедия? Может, все дело в том, что он был грузин?
- Ты что-то имеешь против грузин? Горький писал, что это красивый, мужественный народ. Горные орлы.
- Так то оно так, но все же они горцы. Под внешним покровом невозмутимости, они обидчивы, вспыльчивы и склонны к поножовщине.
- Все поголовно?
- Не все, но Сталин мог принадлежать к числу тех, которые отличаются такими качествами.
- При чем же здесь грузины? Таких людей немало и среди других национальностей.
- Ты сам себе противоречишь. Если у людей нет характерных особенностей, то и о национальностях говорить не имеет смысла. Ведь такие понятия, как национальный характер, произошли откуда-то? И потом, в конце концов, органы Союза возглавлял Берия. А сколько грузин было во главе местных органов тебе известно? Они могли приводить народ к общему грузинскому знаменателю.
- Не подсчитывал. Но мне кажется, тебя тянет не в ту степь. Допустим, страну после смерти Ленина возглавил бы не грузин, а любезный твоему сердцу великоросс, скажем, Хрущев. Если бы он был менее проницательным и решительным, чем Сталин, то погиб наверняка. Попробуй быть менее решительным, когда капитализм скомпрометировал себя мировой войной, Великой депрессией и фашизмом. У идейных людей вывод напрашивался сам собой: вне социализма нет выхода из тупика.
- А как быть с наблюдением, что благими намерениями вымощена дорога в ад?
- Социализм – не награда, а строй жизни, идущий на смену эксплуататорскому обществу. Судьбы далеко не всех борцов за социализм сложились благоприятно. Так ведь и в песне поется: «В бой роковой мы вступили с врагами, нас еще судьбы безвестные ждут».

Мать, Вероника Константиновна, хлопотавшая на кухне, появилась в комнате с сообщением о том, что обед готов. Она все слышала и решила, что пора дать отдых отцу от расспросов дочери. Милая мама! Отец для нее всегда был непререкаемым авторитетом в политике. Да и сама она была увлечена политикой со времени комсомольской юности и работы машинисткой в управлении железнодорожной дорогой. Там ее присмотрел отец, а после замужества устроил на работу в органы. Печатанье секретных документов, конечно, обогатило ее знаниями, но это были не те знания, которыми можно было поделиться даже с дочерью. Однако Таня не могла сказать, что мать не оказала на ее духовное развитие никакого влияния. На первых порах именно она была основным источником познания Таней жизни, истории и современности. Причем новые знания усваивались незаметно, непринужденно, как бы невзначай. Порой мать напевала себе под нос.

О чем толкует Милюков, о чем толкует Милюков?
«Не признаю большевиков, не признаю большевиков.»
О чем кричит Пуанкаре, о чем кричит Паункаре?
«Когда долги вернете мне, когда долги вернете мне».

Эти куплеты уводили Таню в незнакомый мир прошлого, пробуждали интерес к деятелям, почти забытым. Она дотошно пытала мать обо всем, что было незнакомо. Вероника Константиновна имела неплохой голос и слух. Но в ее репертуаре Таню интересовали не всем знакомые песни, а именно те, в которых оживало прошлое. Скажем, такая песенка 30-х годов:

На Дальнем Востоке Акула
Охотой была занята,
И эта Акула дерзнула
Напасть на соседа Кита.
«Вот съем половину Кита я
И буду, наверно, сыта я,
Потом отдохну, а затем
И все остальное доем».

Ясно, что здесь в аллегорической форме были выражены экспансионистские притязания Японии на Китай. Из концовки песенки следовало, что кит оказался не по зубам акуле:

Не лезет в такую он глотку,
Для этого глотка мала.

В такой интерпретации японо-китайских отношений, ничего сенсационного, конечно, не было. В тот исторический период, когда на Корейском полуострове Народно-освободительная армия КНДР и китайские добровольцы столкнулись в жестокой схватке с американцами и их союзниками, имидж Японии как непотопляемого авианосца США прочно сидел в Танином сознании. Враждебность китайцев к японцам казалась естественной. Но вот другой куплет на китайскую тему звучал необычно:

Чан-Кайши, Чан Кайши
Всех врагов передуши.

Как так? В китайских фильмах Чан-Кайши выглядел монстром, а гоминдановцы – бандой грабителей и убийц, и вдруг обнаруживалось, что этот монстр когда-то пользовался симпатиями советских людей. История теперь представала как изменчивый непредсказуемый процесс. Конечно, более важно то, что мать научила Таню готовить пищу, шить и вязать, но и за эти сведения о прошлом она была благодарна родительнице.

- 5 -

О своих отношениях с Сергеем Таня родителям так ничего и не сообщила. Не было в этом необходимости, потому что эти отношения прекратились. Прошлым летом театр выезжал на гастроли в Ленинград. Повезли «Дядю Ваню», «Оптимистическую трагедию», «Ромео и Джульетту», «Укрощение строптивой» и пьесу местной знаменитости «Крымская весна». Во всех этих спектаклях был занят Сергей. Он был молод, хорош собой, играл ярко, талантливо. Естественно, стал премьером. Театральная общественность Крыма не чаяла в нем души. И в Ленинграде его заметили тоже. Последовало предложение перейти из провинции в труппу театра имени Комиссаржевской. Сергей согласился. Он даже не удосужился вернуться в Симферополь, договорился о пересылке необходимых личных вещей из Крыма в Ленинград с Николаем. Ему же поручил связаться с Таней и рассказать ей о неожиданном повороте событий, изменившем его судьбу. Просил передать, что сожалеет о разлуке с ней, но считает прежнюю жизнь невозможной, что навсегда сохранит о ней память.

Сообщение больно резануло по сердцу. Больнее всего переживалась его расчетливость, подчинение чувства рассудку или, точнее, карьере. Видимо, это было присуще Сергею и раньше, но почему-то это воспринималось как служение искусству и творчеству. Она оказалась жертвой того самого обожания театра и кино, о котором когда-то рассуждал Виктор. Почти месяц Таня тяжело переживала случившееся. Казалось, способность любить больше никогда не вернется. Потом, чувство привязанности к Сергею уступило место раздражению и гневу против всех сотрудников театрального цеха. Ей следовало быть трезвее. Эти деятели искусства… Они-то и есть воплощение умственного и нравственного распутства. Воображают себя интеллектуалами, а, на самом деле, жалкие лицедеи, весь их интеллект – в литературной основе, в авторском сценарии. Если и способны сотворить что-нибудь стоящее, то только благодаря режиссуре, да, пожалуй, и контролю партийного руководства. И как же они себялюбивы и тщеславны! Они проецируют свою мелочную сущность на великих людей, оставаясь ничтожествами. И почему только из них делают кумиров, идолов общества. На месяц вперед Таня разочаровалась в искусстве. Даже порвала контакты с Лолой и Николаем, успевшими вступить в законный брак. Еще через некоторое время успокоилась.

Таня ревностно принялась за учебу. Стала искать в педагогике источник воодушевления и вдохновенья. К этому ее подвигали не только перемены в личной жизни, но и приближавшаяся практика в школе № 58. Школа находилась на улице Карла Маркса, рядом с кинотеатром «Пионер». Совсем недалеко от места ее проживания. Но больше всего радовало то, что практику предстояло проходить вместе с подругами – со Светой и Лолой, отношения с которой вновь наладились. Подруг распределили по 8-ым классам: «А», «Б», «В». Практика началась с сентября и продолжалась до мая следующего, 1958 года. Через две недели после ее начала молодые преподавательницы-«англичанки» собрались на квартире у Тани поделиться впечатлениями от первого педагогического опыта.
- Ой, девочки, что я пережила в своем 8-ом «Б»!? Представляете, вхожу и, когда все уселись, спрашиваю: - Who is absent? – В ответ: хи-хи-хи и ха-ха-ха. Поначалу опешила: в чем дело? Потом сообразила. Оказывается, они вычленили в английской фразе матерное русское слово на три буквы, это их и позабавило. Я в панике: что делать? Смотрю на нашего куратора Василия Андреевича. Тот сидит на задней парте и улыбается. (Потом сказал, что хотел узнать, как я выйду из «нештатной» ситуации.) Я решила стоять на своем. – Прекратите шум! Замолчите! Повторяю: Who is absent? – В ответ снова взрыв хохота. Кричу: - Перестаньте смешивать английские слова с русскими глупостями. – Не понимают, смеются и все. Раз пять на мой вопрос одна и та же реакция. В общем, первый урок пары был сорван. На перемене прошу Василия Андреевича: помогите справиться с этим классом. Он мне: думаю, ты и сама справишься, скоро успокоятся. – И, действительно, на втором уроке задаю свой вопрос, и после отдельных легких смешков поднимается один оболтус и говорит: эм ай, ай, ай. – I am или It”s me – поправляю. Дальше все пошло путем. А как у вас, девочки?
- Я начала урок по-другому, - вступила в разговор Света. – Взяла фрагмент английского текста и прочла по всем правилам. Вот так, говорю, вы должны будете читать в конце учебного года. Они мне в ответ: Светлана Никаноровна, нам Виктория Павловна (их учительница) говорила то же самое в 5-ом классе. – Ну и как успехи? – Спрашиваю. – Похвастаться нечем, - говорят, - очень трудный язык. – Ну не преувеличивайте трудности, - говорю. Дальше проверила их знания – почти на нуле. Словно пришла в начальный класс.
- Так и в моем классе, - сказала Лола, - везде так, хотя есть отдельные ученики со способностями. Согласна, Таня? Как у тебя?
- Согласна. У меня без приключений. Пока осваиваюсь. – Таня не стала говорить о том, что обратила внимание в своем 8-м «В» на Олега Светлова, внешним видом очень похожего на Сергея.

- 6 -

В новом учебном году занятия по некоторым предметам в школе № 58 начались необычно. На уроке английского языка Виктория Павловна вошла в класс с очаровательной молодой женщиной. Пройдя вместе с ней к доске, она сказала:
- Сегодня, ребята, с вами проведет урок Татьяна Семеновна, постарайтесь не портить о себе впечатления.
Штатная «англичанка» вышла, а практикантка принялась за дело. Она быстро поняла, что класс в английском – не в зуб ногой, и поскольку разговаривать на этом языке не было смысла, предложила заняться чтением.
- Вот вы, прочтите первый абзац, - предложила она Олегу. От неожиданности и обращения на «Вы» он растерялся, но все-таки прочел из учебника через пень колоду что-то о лучшем в мире московском метро, которым восхищались иностранцы и вместе с тем недоумевали: для чего строить такие прекрасные, но дорогие подземные дворцы? - We are going to communism, - закончил Олег чтение ответа на недоумевающие вопросы иностранцев и поднял голову.
На него внимательно, изучающее смотрели темно-карие глаза практикантки. Они излучали магический свет и приводили Олега в смятение. Он чувствовал, как краснеет. Молодая учительница была прекрасна. Что-то от «Неизвестной» Крамского, но более живое и волнующее. Эта незнакомка стояла или ходила по классу без зимнего головного убора и пальто, в легком ситцевом платьице зеленоватого цвета с цветочным узором. Декольте открывало изящную шею и белоснежный уголок под ключицей до начала ложбинки в груди. Платье скрывало грудь, но привлекало к ней внимание, будило соблазны. Оно было чуть приталено над крутыми в меру бедрами и ниспадало вокруг крепких и стройных ножек, одетых в лодочки на невысоких каблуках. Вообще это была женщина в стиле ретро, но именно такие волновали Олега больше всего.

Женщина-ретро, в его представлении, больше соответствовала эталону красоты, идеалу женщины в широком смысле. Она заслуживала обожания. Строгие классические формы, гордый взгляд, царственная походка придавали ей неприступный вид. Казалось, она была лишена греховных мыслей и желаний, воодушевлялась единственной целью украсить своим обликом целомудрие и нравственность. Но это как раз и возбуждало, рождало страстное желание овладеть этой неприступной крепостью, сломать запретные засовы, проникнуть в потайные ходы, насладиться обладанием чистой непорочной плоти. Подобная страсть одолевала Олега, конечно, из-за отсутствия полового воспитания, а, может, от дурного влияния улицы.

В теплом солнечном Крыму половое чувство просыпается рано. К годам 11-12 Олега стало одолевать смутное томление. Очевидно, томление было связано с женским полом, но каким образом следовало от него разрешиться, ясного представления не было. В девочках, девушках и женщинах, прежде всего, обращала на себя грудь. Она завораживала и манила. Олег как-то не удержался и схватил за грудь соседскую девушку, старшеклассницу Люсю. Та сама, видимо, томилась неясными желаниями. Она не стала возмущаться, но просто слегка и шутливо отшлепала его за дерзость.

Потом пошли «уроки» улицы. Из них Олег быстро узнал, какими именно органами и как удовлетворяется похоть. Но доступные женщины не могли возникнуть по мановению волшебной палочки. Приходилось сбрасывать напряжение в ходе коллективных сеансов онанизма где-нибудь в густых зарослях Городского парка культуры и отдыха, проникавших на территорию соседнего стадиона. Улица прививала циничное отношение к проблеме полов. Знакомство парня с особой противоположного пола изначально мыслилось задачей овладения ею. Этот циничный хлам подавлял притаившиеся в глубине души рыцарство, обожание женщины, желание служить ей и защищать ее….
- На первый раз неплохо, - высказала, наконец, практикантка свою оценку чтения Олега, - но вы понимаете, конечно, что над языком нужно много работать. – Вот вы, - обратилась она к однокласснику Олега Валентину Скулову, - продолжайте чтение.
После занятий к Олегу подошел Костя Либих по прозвищу «Манюня» и понимающим тоном произнес:
- Ну что, все на мази. Лед взломан. Поздравляю.
- О чем ты? Что на мази? Какой лед?
- Я имею в виду практикантку.
- Как и ты, вижу ее в первый раз.
- Я видел, какими глазами она на тебя смотрела.
- И что же?
- У тебя есть неплохие шансы.
Это было бы слишком хорошо, подумал Олег. Он, конечно, не поверил ни одному Костиному слову, но если бы приятель и оказался прав, что это меняло. Как бы он ей открылся, завязал отношения. Впрочем, не нужно тешить себя иллюзиями. Костя любит потрепаться, строить фантастические версии. В общем, не плохой парень, не жадный и простой, но его простота, порой, хуже воровства. Фамилия Кости звучала как-то по-немецки, но он и его семья точно не имела никакого отношения к немцам. Они происходили из вятских русаков, и по родословной, и по внешнему виду. Мать Кости работала бухгалтером в домоуправлении. Ей Олег был обязан тем, что в раннем возрасте получил возможность самостоятельного заработка. Вместе с Костей и Валентином Скуловым они летом образовали бригаду маляров и красили заборы в уличных дворах. Костина мать старалась оплатить их труд, по возможности, щедро. Об этом было приятно вспомнить. Домоуправление ведало дворами, выходящими на одну из центральных улиц – улицу Пушкина. Ее отдали во власть пешеходов и сделали недоступной для транспорта. Это был местный «Бродвей». Так и говорили, собираясь на вечерний променад по улице Пушкина: - Пойдем, прошвырнемся по «Бродвею». – Здесь дефилировали по вечерам местные красавицы, вселяя в него и приятелей эротические переживания, мечты о чистой или порочной любви. Когда новоявленные маляры, гордые самостоятельной работой и перепачканные краской, выходили на улицу, чтобы пройти в другой двор, они обращали на себя внимание.
- Смотри, какие симпатичные ребята, - воскликнула как-то прогуливавшаяся по Пушкинской Майя Судакова, указывая подругам на живописную троицу. Заслужить такой комплимент от светской львицы многого стоило. Маляры чувствовали себя счастливыми.

Отец Кости герой-фронтовик. В звании капитана он демобилизовался с воинской службы, но не нашел себя в мирной жизни. Запил, стал причиной семейных проблем. Олег нередко видел его бредущим пьяной походкой, одного или в компании с великовозрастным придурком Васей, который постоянно напевал одно и то же: - Черчилль зубы наточил на нашу Европу. – Костя с матерью образовал единый фронт против отца-забулдыги, покрикивал на родителя, с подозрением относился ко всем его инициативам. Правда, тот при всех своих наградах, капитанском звании и боевом опыте оставался тихим незлобным человеком.
К Олегу Костя относился покровительственно и, вместе с тем, ревниво. В социальной иерархии, которую он вместе с мамой создал в воображении, Олег числился нищим. Они же относили себя к сословию «бедных», стало быть, к более высокому сословию, и это давало Косте основание чувствовать себя покровителем Олега. Он обижался как ребенок, когда узнавал, что Олег не согласовывал с ним свои планы и поступки. С приятелями из «богатых» семей Костя вел себя подчеркнуто независимо, порой, вызывающе. Олег всегда ощущал неловкость, когда Костя в его присутствии урезонивал некоторых приятелей: ты, мол, богатый, а я – бедный и поэтому поступаю так, а не иначе. Вообще-то было трудно сказать, в чем именно нуждался Костя. Питался он нормально, неплохо одевался, сложен был, как античная статуя. Не было ему отказа в обеспечении подростковых пристрастий и хобби: то ему купят лобзик, то набор для детекторного приемника, то склянки-пробирки для химических опытов, то фотоаппарат «Любитель», то велосипед. Видимо, в его делении мира на богатых и бедных преломилась официальная идеология. И в шутках тоже. Он нередко прикидывался в шутку следователем и воодушевлялся, характеризуя условного подследственного как бывшего белогвардейца, перешедшего на службу к нацистам и затем участвовавшего в бандах противников советского строя. Половое созревание происходило у Кости глубоко внутри, не прорываясь наружу. Он с интересом рассматривал порнографические фото, привезенные двоюродным братом из Херсона, где тот заканчивал мореходку, но в отношении девочек сам не проявлял инициативы.

В богатых слыли Мишка Шатилов и Ленька Нестеров. Отчим первого, говорят, руководил крымским транспортом и пользовался таким влиянием, что, по его указанию запретили тренькать звонками трамваям, поскольку звон мешал ему спать. Неизвестно, была ли правда в этих разговорах, но Олегу стало жаль безголосых трамваев. Неподалеку от дома, где он жил, располагалась так называемая «контролька». Это было место, откуда трамваи одного, двух маршрутов, отправлялись в путь, затем возвращались назад и после непродолжительной передышки, совершив круг, снова устремлялись по стальным рельсам в дорогу. Подростком Олег нередко провожал отъезжавшие трамваи. Его интриговали такие мудреные надписи-предупреждения, как: «Не допускай юза!» Когда поезд из двух вагонов делал по площади вираж с тем, чтобы выехать на соседнюю улицу и скрыться за углом, в душе рождалось ощущение, которые испытывают, наверное, мальчишки, провожающие в плавание корабли и мечтающие о морских приключениях. Своеобразное звуковое сопровождение движения трамвая напоминало гудок удалявшегося парохода. Трамвайный парк на берегу Салгира манил тайнами запретного города.

Богатый Ленька Нестеров и вовсе был сиротой. Родители взяли его из детдома, но это были состоятельные родители, точнее один из них. Отец Леньки в качестве энного секретаря обкома ведал сельским хозяйством. В его доме не переводились фрукты, овощи, вина и коньяки. Большая четырехкомнатная квартира, хорошо меблированная, казалась чересчур просторной для троих. Леня отличался добродушным нравом и щедростью, учился в 8 А. Именно он подсказал способ пообщаться с практиканткой, Татьяной Семеновной, в неформальной обстановке. Однажды Ленька поделился с приятелями новостью, что двое его одноклассников приходили к практикантке на дом, чтобы вернуть какую-то книжонку на английском языке. Тогда уже Татьяна Семеновна преподавала уже в Ленькином классе.
- Почему бы и нам не зайти к ней? – Спросил он.
- Как зайти, просто так, ни с того, ни сего? – Откликнулся Олег на предложение.
- Можно придумать предлог, например, попросить консультации или поздравить с днем рождения.
- А ты знаешь, когда у нее день рождения? – Поинтересовался Валька Скулов. – Может, через год, и, что ж, будем дожидаться. Да и практика у нее закончится.
- Тогда попросим консультации по языку, - вступил в разговор Костя.
- Что вы все мудрите, - урезонил приятелей Валька Скулов. – Какие консультации? Придумать тему таких консультаций труднее, чем просто зайти к ней с цветами и сказать, что захотелось повидаться.
- Не сочтет ли она нас нахалами или идиотами, - засомневался Олег.
- Ты думаешь, с консультациями будет лучше. Она и так догадается, для чего мы придем.
- А и в самом деле, для чего?
- Чтобы познакомиться поближе. Не понимаешь. Святая простота, - рассмеялся Костя.

.Продолжение

   
 
   
Автор сайта: Белов Александр Владимирович   https://belov.mirmk.ru