Симферопольцы всех стран объединяйтесь!
 
На главнуюГалерея 1Галерея 2Истории в картинкахЗаметки о СимферополеКарта сайтаНа сайт автораНаписать письмо
 
Предыдущая | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | Следующая

Борис Цытович

Город моей мечты

Документальный автобиографический роман

Ай-яй-яй! - возвопил хозяин, - мы будем угощать мальчика «имам боялды»: это так вкус но, что священник попробовал и обалдел, по тому так и называется - «имам боялды».

Я пожелал узнать, от чего обалдел священник, и хозяин, гремя конфорками, разогревал глиняный горшочек и объяснял:
- Барашек молодой в казан, картошку и баклажан слоем тоже - скажи, умный мальчик, разве можно у нас на солнечный юг без баклажан? Помидор, конечно, и лук, и слад кий перец, и яйцо сверху выливаем, и совсем наверх кладем петрушку и укроп, и лук-порей, и очень мало сельдерей.
Я ел из раскаленного горшочка, а хозяин с полотенцем в руках умиленно улыбался и пребывал в высшей радости творца, глядя, как наслаждаются его твореньем.

Мы купили камбалу, копчености, масло в зеленом лопухе, зелень и рахат-лукум. Бабушка несла кошелку. Мои карманы были набиты семечками, орехами, я сосал леденец и в клеенчатой сумке нес обернутый в солому тяжеленный лед. Бабушка на кухне поколет лед и уложит в толстостенный, оббитый цинком шкафчик-ледник.
- Госпожа Полтораки, - позвали от телеги, - госпожа Полтораки, разве вы не узнаете меня?
И бабушка преобразилась: подбородок вздернут, стан прямой.
- Кто такой, не знаю, - прошептала она, - ничего не помню, я двадцать лет уже не госпожа.
Мы заспешили в другую сторону, лишь на улице, под каштаном, бабушка платочком вытерла слезу, закивала, забормотала: «Как же, как же - не знаю, это младший Истамболи, красавец, гвардейский офицер, и чего он не убежал из Крыма? Теперь вот торгует семечками. Будь ты проклята, матросня бандитская, я совсем забыла французский и вынуждена швейкой на бюстгалтерной фабрике зарабатывать себе на красный гроб». Мы возвращались по Турецкой, потом под каштанами Караимской улицы вышли к храму с тыльной стороны.

Мальчик, - сказала бабушка, - сегодня большой праздник, и мы зайдем в церковь.
Но как же папа? - мне запрещено.
- Это твой храм, ты в нем крещен, и никто не может запретить. Нужно только молчать и быть невидимкой. Ты пролезешь сквозь ограду и войдешь в боковую дверь, а в церкви мы будем вместе. Ты умеешь быть невидимкой? - Это был тайный заговор, игра. Я ликовал. Я поклялся «никому ни слова» и быть невидимкой.
- Плохо пробираться в храм, как вору, но что поделаешь? ЧК проклятая запрещает, - сказала бабушка и пошла к главному входу, оставила кошелку и сумку со льдом у нищенки, повязала платочек и поднялась по ступеням. Я пролез сквозь ограду, отворил боковую дверь и оказался в храме. Я стоял в сумеречном благовонии с трепетно бьющимся сердцем, слушая тихий голос священника и позвякивание дымного кадила в его руке. Широко открытым ртом я вдыхал запах мирра, но по дошла бабушка, дала свечку, и я поставил ее Божьей Матери с Младенцем на руках. А когда я оглянулся, то обомлел: со свечкой в руке стоял Криволапов, а рядом - его страшная подруга. Но Криволапов поглядел на меня добро, и не было больше страха в моей груди. Я бы и еще стоял под спокойными грустными взглядами святых со стен, где сквозь такие красивенькие разноцветные оконца, казалось, вливалось тихое песнопение, но бабушка сказала:
- Свечку поставил Божией Матери - и молодец, и уходи.
- А Криволапов нагнулся и прошептал:
- Заходи в конюшню, я научу тебя по-кавалерийски ездить верхом.
Я вышел на залитую солнцем площадь. Грудь распирал восторг. Я не мог унять улыбку - подумать только, на этом самом Буяне буду ездить верхом.
В тот же вечер к храму подъехал «фордик», из него вылез толстяк в гимнастерке-юбке и с наганом на поясе. Верующие из храма были изгнаны, свечи погашены, двери заперты и опечатаны. Это была последняя служба в Петро-Павловской церкви.

Неприятности для нашей семьи начались на другой день. На пожаре отцу на ногу упала балка, треснула коленная чашечка. Отец пролежал с неделю, на работу вышел с палочкой, но на пожары не выезжал. И еще одно событие потрясло пожарную. Исчез конюх Криволапое, а с ним и его «графинюшка». Отец ходил хмурый, а бабушка ворчала:
- Хороший человек был. И кто же знал, что он ротмистр, истинный офицер, и даму увез, не то что купчишки-толстосумы, в двадцатом сами на пароходы, золото на пароходы – и аллюр три креста в Турцию, а детей и дам - матросне.
- Мама, здесь всюду уши, - злился отец.
Как-то утром не ударил колокол к пересмене, я проспал, а когда вышел, во дворе вовсю кипел субботник - чистили, мыли, скоблили, и грузовичок был полон мусора и старых покрышек, но более всего потрясло меня: металлолом был убран и мой секрет открыт, на ровной, выметенной площадке, омытые из шланга, лежали три лаково-черные могильные плиты. Перед плитами стоял сколоченный пустой ящик, и этот ящик пугал меня более всего.

Прибегали телефонистки, читали эпитафии, ахали и удивлялись:
- Кто мог подумать только? Кто? Прямо во дворе кладбище! - Срам какой, - возмущались они.
Во дворе стояли и Ингалычев, и отец с палочкой, но всем командовал политрук Моисеев. Перевозбужденный, он был в майке с эмблемой «Динамо» и судейским свистком на шее. Он возникал то здесь то там, мел, копал, сиренисто заливался свистком. Наконец во двор въехала легковая, и из нее вылезли четверо: изможденный и бледный начальник с двумя шпалами в петлицах, орденом на красной бархатной подложке и в кавалерийской шинели внакидку. Он удивил синей дыркой в горле со съехавшей с нее пластинкой. Он откозырял, поздоровался с Ингалычевым и отцом за руку и, прижав пластинку, что-то прохрипел. Второй был толстяк-кубышка в гимнастерке-юбке, тот, который опечатал церковь, и тоже с наганом на поясе. Остальные: один в грязно-синем халате доставал из машины опрыскиватель и противогаз, другой в белом халате и золотом пенсне с папочкой под мышкой снес аптекарские весы на склад.
- Начинайте, - распорядился кубышка. И политруку: - Проведите идеологическую работу с народом, только приведите себя в надлежащий вид.
Политрук надел китель и, стоя на могильном камне, обвел взглядом серьезные лица и рубанул рукой:
- Товарищи бойцы, есть несознательные, которые осудят нас за то, что мы раскапываем могилы. Плюньте в их буржуазные лица, товарищи! Разве мы можем допустить, чтоб золото, награбленное у народа, гнило в земле? Вспомните великие слова нашего вождя и учителя товарища Сталина: стране нужен рабоче-крестьянский красный флот, и от имени вас, товарищи, и от себя лично, - заходился в ораторском энтузиазме политрук, - рапортую вам, дорогой наш товарищ Сталин, мы построим рабоче-крестьянский флот! А теперь, товарищи, за работу. Предлагаю социалистическое соревнование между караулами - каждому караулу по могиле.

Замелькали кувалды в дюжих руках, грохнули, полетели осколки, треснули плиты, и уже горка черного камня высилась под стеной. Огненно-отточенные лопаты с боевых машин с хрустом вгрызались в краснозем; работали с огоньком, с прибаутками, бесом вертелся политрук - пришел его звездный час, и он зажигал народ личным примером. А тут под ноги подвернулся я. «Марш!» - скомандовал политрук. Но хрипатый, который с отцом и Ингалычевым наблюдал у конюшни, поманил пальцем, присел на корточки, прижал пластинку, захрипел: «Как зовут?» Я ответил. «Молодец. Пионер?» - «Уже полгода». - «Молодец. А почему галстук не носишь?» «Бабушка постирала». Все рассмеялись. «А испанка у тебя есть?» - «Есть. С красной кисточкой». Хрипатый погладил по голове, приказал: «Надеть галстук! Надеть испанку!» И этим было узаконено мое пребывание.

Когда я вернулся в галстуке и в красной испанке с кисточкой, землекопы были уже по плечи в ямах. Наконец лопата гулко ударила в доску, и все затихли со взглядом- внутрь себя. Политрук зааплодировал. «Первый караул победил!» - объявил он и с канатом в руках прыгнул в яму. Шестеро пожарных дружно потянули канаты, и шоколадно-лаковый гроб показался из могилы, покачиваясь, проплыл над горкой земли и лег у сарая, затем и остальные гробы опустились рядом.

Дезинфектор в синем халате надел перчатки и противогаз. Политрук взял лом, повертелся, повыплясывал над гробом, треснула, пронзительно заскрипела и отвалилась крышка. Телефонистки ахнули, и наступила тишина. Я пролез между ног, и время и картины увиденного потекли фрагментами. Близко пергаментное лицо в слежалой шапке седых волос, норки вместо глаз, борода облепила грудь. Шипел опрыскиватель, вонь удушала. Я боролся с тошнотой. Противогазная рожа наклонилась, рука в резиновой перчатке оторвала бороду, обнажив желтые кости. Рожа, как с того света, пробубнила: «Челюсть пуста, золота нет». И резиновая рука отбросила бороду к ногам, зашарила по груди, и одежда осела, превращаясь в прах.

Я попятился, стал в тень под навесом, бормоча: «Бабушка, бабушка, как же бессмертие, как же небо и эта яма? Всё? Это и есть конец?! И все так спокойны: и отец, и Ингалычев, и хрипатый. Так же стоят у конюшни и пожарные кольцом, но отступивши, и телефонистки с ужасом на глазах, с платочками у рта.
Над вторым гробом склонился дезинфектор, сатаной вертелся политрук, помогал, наставлял, пальчиком указывал:
- Кольцо обручальное одно, перстень с изумрудом золотой один, - выкрикивал и за писывал аптекарь.
Нет, товарищи, вы только посмотрите, вы только вдумайтесь! - исходил восторгом политрук. - Какое богатство зарыли в землю от народа!
Начальство проследовало в склад, коротышка распорядился - кости в ящик и свезти в саповые ямы, гробы сжечь - и тоже скрылся в складе. В окно я видел, как аптекарь взвешивал и все присутствующие глядели на весы и что-то подписывали. А во дворе командовал политрук: гробы снесли в дровяной сарай, ящик с останками погрузили в кузов. Затем высокая комиссия проследовала на площадь к храму. Прямо ко входу, по ступеням взъехал и грузовичок.

Начальство обошло церковь, постояло над могильными плитами на цвинтере, посокрушалось, что вокруг народ. Народ разогнали, но тут же другая толпа натекла с кривых улочек - копать при народе «политическая близорукость». Начальство пожурило: «Эх, Моисеев, Моисеев, задница ты, а не политрук. Не нашел фанеры ограду обшить», - и направилось в церковь.

Коротышка сорвал пломбу, замок сбили ломом и в фуражках зашли в сумеречную тишину храма. Молчали, оглядывая и привыкая.
- Вонь-то какая, - наконец сказал коротышка, переставив свои толстоикрые ноги, - устройте-ка, товарищи, сквознячок.
Лом прошелся по стеклам, работа закипела. Аптекарь сгреб со стола на пол свечи и жертвенные кружки, установил весы. Срывали иконы, выламывали оклады, несли к аптекарю, он разглядывал в лупу и бросал на пол. С ломом в руках политрук срывал, сбивал, крушил. В непонятно откуда косо проникающем пыльном свете мелькали фигуры с книгами, тазами, звенела церковная посуда, опрокидывались шкафы, трещали хоругви.

Продолжение

Предыдущая | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | Следующая
   
 
   
Автор сайта: Белов Александр Владимирович   https://belov.mirmk.ru