Духи гор

Когда я был ещё мальчишкой, мой дедушка - известный крымский охотовед Соломон Вениаминович Туршу - как-то рассказал о том, что в самом начале века, в 1900 году однажды во время охоты в горах он встретил... духов гор. Дедушке, раз­умеется, никто не поверил.

По прошествии лет его рассказ полностью выветрился из моей памяти, но словосочетание «духи гор» запомнилось.

Как-то зимой, под самый Новый год я возвращаясь с друзь­ями из Васильковской балки, что находится в зуйских лесах, почему-то приотстал, немного плутанул, а потом неожиданно провалился в какую-то яму. С ужасом подумал, что упал в об­рыв, но спуск очень быстро кончился, и моему взору открылась большая пещера. В центре её горел костёр, а вокруг разными группками, о чем-то переговариваясь, сидели ... духи гор!

Словно переливаясь в дымке, то отчетливо, то растворя­ясь, как в тумане, совершенно не обращая на меня внимания, они общались между собой. Несколько в стороне, поближе к костру, на самом удобном месте восседал, увешанный боевы­ми наградами маленький сгорбленный старик Малахов кур­ган. Рядом с ним убеленный сединой веков Митридат и ког­да-то неприступная красавица Сапун-гора. Вместе с ними, поблескивая партизанской медалью, скромно сидел, попыхи­вая кизиловой трубкой Яман-Таш. Малахов Курган привычно жаловался на старые раны, показывая шрамы от французских, английских ядер, турецких пуль, немецких бомб, мин, снаря­дов. На ветерана все смотрели уважительно и не перебивали.

В дальнем углу пещеры возник какой-то спор, который едва не перешел в драку. Оказалось, что задиристый Таракташ, что-то не поделил с этим язвой Бурунчуком, и красавица Ка-стель едва его утихомирила. На какое время в центре внима­ния стал вечно молодящийся Аю-Даг, который хотел раздуть костер, но так разворошил его, что от его медвежьих услуг дым стал застилать глаза.

На особом месте, видном едва ли не отовсюду, располо­жились Чатырдаг со своими детьми: сыном Эклизи и дочкой.

Ангара-Бурун. Несколько в стороне, вечно обиженный, высо­ко возвышающийся над всеми, примостил Роман-Кош, кото­рого все называли по-домашнему, Орман-Кош, что означала «лесная гора». Ему нравилось, когда обращались именно так. Он довольно гладил свою лысую макушку, и в сороковой раз порывался рассказать, какие пышные кудри деревьев, когда-то украшали его голову.

Немного запоздав, вся заснеженная и белая, как простыня, привлекая всеобщее внимание, вошла известная кинозвезда Ак-Кая.

Было заметно, что все духи гор, между собой разделялись, как бы на три группы, словно купцы на гильдии. Степная красавица Ак-Кая, Чабанка и другие скромные, не высовы­вающиеся в разговорах горы, относились к третьей гильдии. Хранители крымского леса - Агармыш, Яман-Таш, Бурунчак, Таракташ, Мангуп и другие - ко второй. И уже такие исполи­ны, как Ай-Петри, Бабуган, Чатырдаг, Демирджи, Роман-Кош, Аю-Даг... обветренные морскими ветрами и, словно погра­ничники, стоящие на границе земли и воды, по праву счита­ли себя первой гильдией и величаво свысока посматривали на окружающих.

И всё же, как я, наконец, понял, самое почетное место сре­ди духов гор занимал, до сих пор скромно помалкивающий Карадаг. Его наряд был украшен различными драгоценными камнями: малахит, сердолик, яшма, бирюза... Соседи относи­лись к Карадагу с заметным почтением и опаской, так как пре­красно знали, что это, хоть и потухший, но вулкан.

Где-то за пещерой три раза ухнул филин. Я глянул на мо­бильник - он показал ровно 00 часов 00 минут, 1 января, 2000 года.

- Час настал, - глухим раскатом пронёсся по пещере голос Карадага.

- Один раз в сто лет мы, духи гор Крыма собираемся вме­сте. Рад сообщить, что за этот век мы выросли ещё на два метра.

Почти все поднялись в едином порыве, и меня качнуло, как при землетрясении. Только Малахов курган неодобритель­но покачивал головой - он слишком хорошо знал, что такое война, но на него уже никто не обращал внимания.

- Люди найдут в горах смерть - словно, подытоживая об­щие настроения, - воскликнул Бабуган. Мы будем подводить их к крутым обрывам, с которых они будут лететь вниз, мы заморозим их души, мы обезводим их тело...

- Я обрушу на них тонны земли - прорычал Меганом.

- Мы будем разрушать дороги! Оползень - наш заклятый враг, станет нашим другом в борьбе с людьми - воскликнул Ай-Петри.

Я сидел, прижавшись к холодной стене пещеры, с ужасом вслушиваясь в каждое слово. Необъявленная война, которую уже столько десятилетий вели горы и люди, получила свое официальное оформление. Послы отозваны! Мобилизация произведена!

Сквозь вход в пещеру проник первый луч Солнца. Духи за­волновались, засуетились и растаяли в утреннем свете. Я вы­шел из пещеры и уже другими глазами взглянул на мой родной Крым.

Возвратившись домой, я не стал никому рассказывать о ви­денном, а только с тревогой по телевизору следил за сводками с театра военных действий: там оползень убил отдыхающих, там замерзла в горах группа туристов, там пропал участок до­роги, там под угрозой смыва в море Алупкинский дворец, там, оказывается, поползла Сапун-гора...

Война шла полным ходом, моё сердце разрывалось. Не­вольно вспомнился Максимилиан Волошин: «А я стою один меж них в ревущем пламени и дыме, и всеми силами своими, молюсь за тех и за других.»

Однажды я пошёл с внуком на Чабанку - невысокую гору рядом с Марьино. Когда-то в детстве, мы - марьинские маль­чишки, помогали лесникам обсаживать молодыми соснами склоны Чабанки, но спустя полвека от наших сосёнок едва ли осталось с десяток деревьев, остальные были безжалостно вы­рублены. Возле Петропавловского карьера я с болью увидел, что один склон Чабанки уже полностью подрыт, и через деся­ток лет горы моего детства уже не будет.

Мы поднялись на вершину и там, на краю обрыва, я пове­дал внуку о встрече с духами гор. Илья внимательно смотрел мне в лицо, веря и не веря услышанному. Вдруг из под его ног вывернулась ящерица. Он испуганно отдёрнул ногу, оступился и упал по направлению к обрыву. Моё сердце похолодело. Я не успевал ничего предпринять. Скользя по откосу, внук зацепил­ся штаниной за выступавший с обрыва корень. Корень дерева, когда-то посаженного мною. Я упал на землю и свесившись, подхватил внука. Мы оба рисковали сорваться вниз в котло­ван Петропавловского карьера, как вдруг я почувствовал, что кто-то пришёл ко мне на помощь.

Вытащив Илюшу наверх, я осмотрелся, никого вокруг не было, разве что дымка возле нас напомнила мне виденный в пещере образ - это был дух Чабанки, который оберегал нас, оберегал, несмотря ни на что.

Следующая страница