- 2 -
Когда Таня приехала в Симферополь из Читы, все
было по-другому. Другой была страна, и даже Крым. Тогда полуостров
принадлежал России, а его административный центр еще не оправился
от ран войны. В городе еще торчали каркасы зданий, разрушенных немецкими
бомбардировками, по утрам беднота стояла в длинных очередях за хлебом,
за керосином для примусов и керогазов, основным транспортом был
трамвай, тарахтевший по рельсам и тренькавший звонками. Сохранились
и «линейки», этакие изящные пролетки, запряженные в одну или пару
лошадей. Иногда на какой-нибудь улице или в переулке появлялась
покосившаяся бричка старьевщика, предлагавшего в обмен за макулатуру
и старый хлам разные свистульки, мячики, висящие на резинках, игрушки-тарахтелки.
Возили уголь, дрова. Бродили точильщики со своими станками, подвешенными
через плечо, и громко кричали: - Точим ножи-ножницы.
Жизнь была суровой, но не безрадостной. Все-таки
Крым – это солнце, тепло, зелень. Странно, но в голодные послевоенные
годы витрины гастрономов ломились изобилием мясных продуктов, особенно
колбас и окороков, а также сыров. Словно наступил второй НЭП. Это
изобилие обуславливали, конечно, какие-то экономические, политические
и социальные процессы, тем не менее, оно было недоступно людям,
считающим копейки. Наследие довоенного Крыма сохранилось лишь в
виде караимских пирожков, курабье, кизилового варенья, экзотических
топонимических названий типа Карадаг, Аю-даг, Бахчисарай и пр. Отец
присылал Тане достаточно денег, чтобы она позволяла себе иногда
полакомиться. Были и другие маленькие радости. Например, цирк, аттракционы.
Еще большее удовольствие доставляло кино.
Изрядную долю проката составляли трофейные фильмы,
то есть те, показ которых предварял текст на экране: «Этот фильм
взят в качестве трофея после разгрома Советской Армией немецко-фашистских
захватчиков…» и т.д. Фильмы подкупали какой-то раскованностью, естественностью
поведения персонажей. Вместе со всеми кинолюбителями того времени
Таня пережила эйфорию, связанную с новым многосерийным фильмом под
названием «Тарзан». Это был осовремененный вариант истории Робинзона
Крузе, идеализация жизни в обстановке полного слияния с природой,
свободы от внешнего принуждения. Картина приглянулась Тане. И не
только ей. В пионерском лагере в Кастрополе, куда ее летом отправили
однажды пионервожатой, обращала на себя внимание группа пацанов,
присвоивших себе имена героев фильма: Тарзана, его подруги Джейн
и обезьянки Читы. Мальчика по имени Джейн не смущало, что это женское
имя, а тот, который носил имя обезьяны Чита, не менее им гордился.
Такова была власть фильма над детьми. Но и над взрослыми тоже. После
показа фильма стали распространяться в виде «самиздата» стихи, в
которых они выражали свои впечатления от фильма. От имени женской
половины кинозрителей сочинили такие строки:
Ах, в Африку хочу я,
Постыла жизнь мне тут.
Здесь девушек не ценят
И жен не берегут.
Другое дело в джунглях
Средь диких обезьян….
От имени мужской половины распространялась песенка
на популярный грузинский мотив, порицающая злодейства одного из
отрицательных героев фильма:
Фрай – изменник нехороший
Нани-нам, нани-нам,
Отвратительная рожа
Нани-нам, нани-нам,
Посадил Тарзана в клетку
Нани-нани нам….
Трофейные фильмы подвигли Таню изучать английский
язык еще в Чите. Но не только они. Обучаясь в школе, она пристрастилась
к прослушиванию по вечерам дома своего радиоприемника, из которого
звучали голоса на английском языке. Те голоса, что вещали «оттуда»
на русском, забивались глушителями. Но они и не интересовали Таню.
Она слушала дикторов Би-би-си на английском, которые звучали без
помех и отличались каким-то шармом. Они как бы выражали в звуке
понятие «джентльмен», если отнестись к нему без предубеждения. То
есть, понятие некоего молодого человека приятной наружности с хорошими
манерами, проникновенным голосом, деликатного, уважительного, но
стойкого и решительного в борьбе со злом. Вначале английский язык
завораживал именно тональностью своего звучания. Потом она стала
кое-что в нем понимать. В девушке созрела решимость заняться английским
языком серьезно, связать с ним свою будущую профессию.
В последний год учебы в школе настало время подойти
к этому вопросу практически. Объявили, что осенью в читинском Забайкальском
госуниверситете откроется факультет иностранных языков, можно было
бы попытаться поступить туда. Но что это будет? Вдруг первый блин
окажется комом, получится что-нибудь несуразное, несерьезное, кустарное.
Таня попросилась в Москву, в МГУ или педагогический институт на
худой конец. Дальняя дорога ее не пугала, хотелось испробовать самостоятельной
жизни. Отец, однако, настоял на поездке в Симферополь, раз уж она
тяготится домом. У отца самого были планы перебраться из суровой
Сибири в солнечный Крым по выходе со службы, но раз уж рвалась из
дому дочь, то пусть она будет первопроходцем. В городе имелись родственники,
у них девушка остановилась на время сдачи экзаменов в пединститут.
Успешно сдав экзамены, она воспользовалась правом
на общежитие. Там юная уроженка Читы, преодолевшая ради карьеры
учителя не одну тысячу километров, впервые почувствовала разницу
между ее прежними наивными представлениями о любви и реальностью.
Таню поместили в комнату, рассчитанную на четверых постояльцев.
Две койки в комнате уже занимали студентки последнего курса факультета
русского языка и литературы, еще одну географичка, тоже выпускница.
Одну из русисток девушки с наигранным почтением называли Евдокией
Семеновной. Это была мужеподобная рыжая девица, с грубыми чертами
лица, но обширной грудью и задом, способными соблазнить изголодавшегося
юнца или любителя коллекционировать половые связи. Ей уже было около
30. Она задержалась с учебой из-за войны, приобрела значительный
производственный стаж, но оставалась девственницей. Житейский прагматизм
и опыт сочетались в ней с девичьей непосредственностью и порывами,
не свойственными женщине такого возраста. Она совершала время от
времени поездки в Москву, чтобы увидеть своего кумира, оперного
певца Лемешева. Посещала впрок все спектакли с его участием. Вместе
с другими восторженными девицами своего возраста, и гораздо моложе,
носилась по городу, подстерегая певца в самых неожиданных местах,
чтобы взять у него автограф или вручить букет цветов. Возвратившись
в Симферополь, она подолгу рассматривала фото певца, купленное в
газетном киоске, делилась впечатлениями от его голоса и обаяния.
Ее постоянно и прилежно слушала подруга и сокурсница Соня, русоголовая
плоскогрудая хохлушка, недавно вышедшая замуж за своего земляка
Петро из Зеленого Гая, который теперь обосновался в Симферополе
таксистом.
По-соседству с Таниной кроватью располагалась койка географички,
Лены, миниатюрной, голубоглазой девушки с Урала, имевшей идеальное
сложение и улыбку в ямочках. Она держалась особняком от пары русисток,
но была не прочь пооткровенничать с Таней. Ну а сама Таня вообще
была новенькой, и только присматривалась к старожилам комнаты.
Комнату девушек часто посещал супруг Сони, раздражая
всех своими безапелляционными заявлениями типа: «Лучшее в мире –
это украинские песни, итальянская опера и русские симфонии» или
«В Зеленом Гае – самый целебный в СССР воздух». Видимо, он демонстрировал,
таким образом, свой широкий кругозор. Его посещения были связаны
с тем неудобством, что приходилось покидать комнату на 2-3 часа,
чтобы дать супругом возможность заняться любовью. Заходили и другие
парни. В основном, студенты из комнаты напротив. Заходили занять
соль-сахар, переговорить, перекинуться в карты, в «дурочка». Среди
них выделялся Саша Артеховский: довольно смазливый парень, с хорошими
манерами и вкусом. Таня и Лена порой ловили на себе его плотоядные
взгляды. Но внешне Саша проявлял интерес к одной Евдокии Семеновне.
С удовольствием рассматривал ее фотоальбом, рассуждал об оперном
искусстве, оказывал знаки внимания. Дусе это нравилось. Когда он
уходил, она даже впадала в эйфорию. С некоторых пор она вообще преобразилась.
Стала по-женски лукавить и кокетничать, откровенничать по поводу
восторгов сладострастия, пережитых с Артеховским. Ее подруги терялись
в догадках, пытаясь объяснить причину их любви. Саша был парнем
прагматичным, циничным и расчетливым. Он был опытным дамским угодником,
но не производил впечатления мужчины, неразборчивого в половых связях.
В материальном отношении Евдокия Семеновна не могла представлять
интереса. Почему в этой девичьей комнате он выбрал в качестве объекта
своей страсти именно ее? И почему после полового акта с ней он перестал
посещать комнату?
- Что-то ухажер Евдокии Семеновны долго не появляется,
- посетовала однажды Соня, - неужто любовь кончилась. - Разговор
зашел в отсутствие Дуси.
- А любви и не было,- отозвалась Лена,- просто Артеховский проигрался
в карты, а долг оплачивал сношениями с Дусей.
- Откуда ты знаешь? - Всполошилась Соня.
- Мне Виктор признался. – Виктор проживал в одной комнате с Артеховским
и состоял в интимных отношениях с Леной.
Таня слушала их разговор с тревожным любопытством. Как это проигрался?
Евдокия Семеновна – не вещь, а парни из комнаты напротив не какие-нибудь
уголовники в зоне.
- Зачем же играть, ведь этого можно добиваться и без игры, -поинтересовалась
Таня.
- Ну, милая, - сказала Лена, - в том то и дело, что без проигрыша
в карты Евдокия Семеновна его бы вообще не заинтересовала. Они играют
в свою «секу» сутками и проигрываются вдрызг. Витя рассказывал,
что игра начинается со ставки на кон 10-20 копеек, а заканчивается
десятками рублей. Долго ли проиграться с одной стипендии. Но азарт
остается. Вхолостую играть не хочется, вот они придумывают ставки,
в основе которых не денежный интерес, а половой. Проиграл, значит,
обязан лишить девушку невинности. Все это от дури и скуки.
- Бедная Евдокия Семеновна, - вздохнула Соня.
- Ты ее не жалей. Видела, сколько у нее радости в глазах после общения
с Артеховским. Она познала женское счастье. Неужели лучше оставаться
девственницей до смерти. А на брак с ним она вряд ли рассчитывала.
- Может, и твой Витя отрабатывает долг? – Съехидничала Соня.
- Я не какая-нибудь блаженная дура, - оскорбилась Лена, - и могу
определить искренность чувства. Если, конечно, в этом есть необходимость,
- добавила она уже насмешливо. - Ты сама не думаешь, что твой Петро
наставляет тебе рога?
- Это не твое дело, - вспыхнула Соня. – Не суй свой нос в чужие
дела.
Такая реакция Сони была небеспочвенна. Ее недавний
муж, Петро, прославился в скандальном происшествии, известном всем
обитателям комнаты. Он умудрился трахнуть Стеллу, подругу Сони,
в присутствии ее мужа Боба Комарова, когда те напились до бесчувствия.
Когда Стелла отдавалась, она плохо себе представляла, кто ею владеет.
Но, очнувшись, стала мучиться подозрениями. Внутренний голос подсказал,
что ею воспользовался Петро, к которому она питала отвращение. Последовала
истерика, истоки которой были непонятны Бобу, но вполне очевидны
Петро. Попытки мужчин успокоить раздосадованную женщину лишь усиливали
ее рыдания и вопли отчаяния, особенно, когда в роли утешителя выступал
Петро. Только беззаветная любовь Стеллы к мужу и обожание его таланта
художника, хотя и начинающего, заставили ее скрыть истинную причину
своего поведения. Но она открылась Соне, а из ожесточенной перепалки
между земляками из Зеленого Гая о происшествии узнали все остальные.
Виктор, любовник Лены, выглядел скромным, начитанным,
деликатным юношей. Как и Таня, он учился на инязе, заканчивал отделение
английского языка. Лена рассказывала, что им заинтересовался крымский
КГБ, не для разработки, упаси боже, но для привлечения к чекистской
работе. Это сулило бы материальный достаток и прочное устройство
в жизни для нее, если бы она смогла бы охмурить его под завязку,
то есть, связать узами брака, что, видимо, не составляло труда.
Но дело в том, что у Лены был еще один любовник, Игорь, с факультета
журналистики. Он обладал легким, пожалуй, легкомысленным характером,
но был страстен и изобретателен в любовных утехах. Виктор, занимавшийся
любовью чересчур правильно, явно проигрывал в этом сопернику. Впрочем,
о соперничестве можно было говорить лишь условно. Виктор не подозревал
о существовании соперника, не говоря уже о половых связях с ним
своей возлюбленной. Лена разрывалась в выборе между продолжением
любовных утех с Игорем и планами наладить обеспеченное, комфортное
бытие с Виктором. При всей своей любвеобильности она склонялась
к последнему.
Такие нравы царили в общежитии ВУЗа, где ковались
кадры будущего, ковались в условиях, когда страна еще не оправилась
от тяжелых ран жестокой войны, когда от каждого человека требовались
высокая сознательность, самопожертвование и энтузиазм для послевоенного
восстановления и укрепления обороноспособности. Но студенты - во
всяком случае, многие из них - не могли или не хотели соответствовать
человеку будущего. Они много рассуждали о том, каким должен быть
социализм, об исторических событиях и явлениях культуры, но в то
же время безмерно пили и курили, играли в карты, совокуплялись по
мере сил и возможностей. Они явно не щадили свои природные силы,
которые можно было бы употребить на дела, полезные себе и обществу.
Молодость живет по своим законам, похожим на законы природы. Ведь
имеет свои законы, например, весна. В фильме «Сердца четырех» так
и поется: «Вся жизнь потекла по весенним законам».
Через месяц другой Таня почувствовала непреодолимую
потребность уйти из общежития и пожить одной. Сняла комнату в домике
на улице Жуковского. Соседи говорили, что именно в ее квартире останавливался
знаменитый поэт во время посещения Крыма в начале Х1Х века. Может
быть. Но внешний вид и внутренние помещения дома ничем не выдавали
в нем историко-культурную достопримечательность. Снаружи он выглядел
убогим, отжившим свой век строением, выходящим на проезжую улицу
глухой стеной с потрескавшейся штукатуркой. Пару окон единственной
комнаты квартиры глядели в унылый и запущенный двор, но все же через
них в сумрачное помещение попадал свет. Вход в квартиру находился
на высоком пороге со ступеньками по бокам. Входная дверь вела в
кухню с небольшим окном справа от крыльца. В ней располагалась традиционная
печка, отапливаемая дровами и углем, небольшой стол и топчан. Через
проем слева от кухни под углом помещалась комната площадью примерно
в 15 кв. метров. Ее внутреннее убранство тоже не отличалось роскошью:
кушетка у самого прохода в кухню, в углу – трюмо, у простенка справа
старинная широкая и массивная кровать. Возникало впечатление, что
она сохранилась с тех исторических времен, когда в нее укладывался
сам поэт. Теперь кроватью пользовалась Таня. На первых порах она
проживала в квартире одинокой студенткой, зато свободной и независимой.
Правда, случалось, что такая свобода тяготила.
Таня испытывала временами глубокое внутреннее томление, жаждущее
прорваться ощущением безграничного наслаждения? Пока она знала лишь
литературные определения этого ощущения. По Мопассану, оно обрушивалось
на женщину как водопад ожидаемого желания. Но отдаться мужчине просто
так, из любопытства, было выше ее сил. В свои 17 лет Таня была девушкой
гордой. Такой ее сделали семья, школа, музыка, книги. Если лозунгом
времени было строительство социализма, то в ее семье он уже был
построен. Отец, служивший в органах, полковник, располагал возможностью
обеспечить материальный достаток и условия культурного развития
семье из трех человек: жене и дочери, помимо него самого. Они занимали
в Чите четырехкомнатную квартиру. Жили не без комфорта, у Тани был
даже комбайн – приемник с проигрывателем, на который автоматически
укладывались граммофонные пластинки. Но, несмотря на достаток, вещизм
так же порицался в семье, как и во всей стране.
Таня обосновалась в Симферополе, когда страна
жила жуткой неопределенностью. Заболел Сталин, заболел серьезно.
Впервые в головы молодых людей заползали мысли о том, что вождь,
в отличие от его идей, отнюдь не бессмертен. Все присмирели, затаились
в ожидании неизбежного, особенно, евреи. Их соплеменникам в белых
халатах адресовались упреки в плохом отношении к больным и коварстве
в отношении советских руководителей. На стенах синагоги на улице
Мало-Фонтанной появились надписи: «Бери хворостину, гони жидов в
Палестину». Любое проявление веселья и радости выглядело неуместным.
Таня поймала себя на мысли, что добрая прежде улыбка Максимки, маленького
негритенка из одноименного фильма, изображенного на рекламном щите
в витрине кинотеатра «Пионер», показалась ей если не кощунственной,
то противоестественной. В такой обстановке не возникало ни радужных
ожиданий, ни ощущения счастья. Но именно в это время она познала
любовь.
Продолжение |
