Часть IV
- 1 -
После того как Олег поселился в столице, женившись
на москвичке, он надолго забросил поездки в Крым. Связь с малой
родиной сохранялась посредством переписки с матерью и сестрами,
нередких посещений друзей и родственников. Судя по некоторым признакам,
в Крыму складывалась довольно обеспеченная жизнь, которая исключала
очереди и «колбасные» электрички, характерные для Москвы. Ира, сестра,
приобретшая после замужества фамилию Синицина, писала одним летом,
не прислать ли тушки кроликов или «курей». «Надо же, как Ирка, опростилась»,
- думал Олег. Раньше она отличалась скрупулезным отношением к чистоте
языка, а сейчас - на тебе: вместо кур – «курей». Что делает с людьми
обывательская жизнь.
Олег вспомнил, что в молодости руки его миловидной
сестры добивались двое соискателей: оба – интересные парни. Андрей
выглядел интеллигентным и скромным, Виктор же – более мужественным
и хозяйственным. Андрей учился в каком-то техникуме и неплохо играл
на гармошке, Виктор уже работал и учился в вечерней школе, но, кроме
того, жил в собственном доме на Красной Горке с бабушкой с материнской
стороны. Отец с матерью, кажется, разошлись, ушли в другие семьи,
а Виктор с бабушкой остались хозяйничать вдвоем. Каждый дом в этом
«частном секторе» представлялся Олегу крепостью, цитаделью эгоизма
и своекорыстия, тайником семейных драм и трагедий. Улицы этого района
образовывали глухие стены и ворота с изображениями распространенного
животного и грозными надписями: «Злая собака». С детских лет в сознании
Краснова частная собственность ассоциировалась со злой собакой.
Собственность рычала, лаяла и стремилась укусить. Чаще всего к домам
примыкали сад и огород, где росли огурцы, помидоры, яблоки, груши,
сливы, разные ягоды. Некоторые хозяева частных владений торговали
выращенной продукцией на рынке. Этим занимались и Виктор с бабушкой.
Ира перед тем как связать себя семейными узами, посоветовалась с
Олегом насчет своего выбора. Брат рекомендовал ей выбрать Андрея,
который импонировал ему своей слабохарактерностью. Однако сестра
пренебрегла его советом и выбрала Виктора.
Заполучить «курей» или кроликов хотелось, конечно,
но пересылка тушек через проводников поезда Симферополь-Москва представляла
известную проблему. Как бы тушки не протухли в условиях летней жары.
Пришлось отказаться. Ира сообщила в письме и о происшествии, ее
встревожившем. Раз, заходя в калитку своего дворика, она увидела
на противоположной стороне улицы черноволосого смуглого мужчину,
пристально разглядывавшего их ворота. Сама она не решилось поинтересоваться
причиной такого любопытства, но за выяснением ее обратилась к Виктору.
Тот побеседовал с незнакомцем и узнал, что это крымский татарин,
семья которого жила по адресу Синицыных до войны. Потом он исчез
бесследно. Нечто подобное сообщала и старшая сестра Наташа. К ним
в Гидрометбюро, где она работала, наведывался крымский татарин с
целью трудоустройства. Учреждение нуждалось в специалистах-гидрологах,
но его начальник, узнав о национальной принадлежности претендента
на должность, отказывал ему в приеме на работу под любыми предлогами.
Кончилось это тем, что татарин всех обругал и удалился. У матери
Олега эти происшествия не вызывали тревогу. Она считала крымских
татар безобидными и добросовестными тружениками. Ей так нравился
до войны виноград «дамские пальчики», который татары заботливо выращивали
и продавали.
Уже десять лет Олег проживал в коммунальной квартире
на Госпитальном валу. Срок, достаточный для того, чтобы претендовать
на получение от государства отдельной квартиры, если позволяли условия.
Условия позволяли. Олег с женой Лизой и двумя сыновьями – трехлетним
Петей и шестилетним Васей - проживал в комнате площадью в 20 кв.
метров. На этой же площади была прописана 12-летняя приемная дочь
Светланка, но она жила в другой коммунальной квартире в центре города
на Неглинке вместе с родителями Лизы. Учитывая, что на одного обитателя
жилья полагалось по норме не менее 12 кв. метров, семья Олега без
труда встала на очередь для получения жилплощади и терпеливо ждала
истечения 10-летнего срока. В трехкомнатной коммунальной квартире
еще одну комнату занимала семья из пяти человек, а другую – одинокий
жилец, к счастью, редко в ней появлявшийся. Через некоторое время
этот жилец освободил свою маленькую комнатку, примерно в 10 кв.
метров, и она перешла к Светловым с условием, что их не снимут с
учета претендентов на получение жилплощади. Из-за добродушного нрава
обоих семей коммунальных скандалов не было. Миролюбивые соседи представляли
собой любопытные объекты для наблюдений и размышлений.
Родители – Анна Захаровна и Иван Семенович – приехали
из Плавска и осели каким-то образом в Москве. Мамаша, домохозяйка
на пенсии, была весьма набожной женщиной, не пропускала церковные
службы и случаи освятить разную снедь. Отец Иван Семенович работал
на стройке разнорабочим, не был замечен в особом пристрастии к науке,
хотя любил повторять к месту и невпопад, что нужно все делать «по
научному». Их сын Виктор был станочником на заводе «Серп и Молот».
Прямым «несуном» не был, но помимо деталей, предусмотренных рабочей
нормой, вытачивал кухонные ножи для друзей и знакомых за небольшую
плату. Его жена Надя работала на чаеразвесочной фабрике, что позволяло
ей владеть небольшими упаковками вынесенного с фабрики чая, который
намного превосходил качеством продававшиеся в магазинах сорта «грузинского»,
«азербайджанского», «краснодарского» чая, отдававшие веником. Виктор
и Надя имели малолетнюю дочь Юлю, отводившуюся по будним дням, как
и дети Олега, в детсад.
Семейство жило в тесноте, но не в обиде. На праздники
или семейные торжества собирались за столом и, отведав угощения
и напитки, дружно пели: - Ка - кем ты был, та - кем ты и остался».
Виктору явно нравилась супруга Олега, однако от прямых посягательств
на ее честь он воздерживался. Раз, оставшись с ней наедине, он со
вздохом заметил: - Сколько лет живем в одной квартире, и у нас ничего
не было. – Лиза ответила: - Но ведь для этого нужно, как минимум,
чтобы мужчина нравился, чтобы он был красив, умен. – А разве я не
красив, - обиделся Виктор. – Посмотри: я высок, строен. – Пожалуй,
- сказала Лиза, окинув его критическим взглядом. – А как насчет
ума? – Разве я не умен? – Это не так очевидно, как твоя фигура.
- Надя, не подозревавшая об ухаживаниях Виктора, относилась к Лизе
вполне дружелюбно. Порой она просила соседку, владевшую портативной
пишущей машинкой, сформулировать и напечатать заявление в сад или
собес в обмен на упаковку настоящего чая. С грамотой соседи не особенно
ладили. Виктор, не добившийся от Лизы ответного чувства, решил отомстить.
Каким образом? Дело в том, что Лизе иногда названивал в подпитии
бывший муж, Вячеслав. Он был боксером не только из любви к спорту,
но и к рукоприкладству. Из-за этого угодил на год за решетку, а
Лиза успела за это время оформить развод и лишить его права на жилплощадь.
Но избавиться от звонков бывшего мужа она не могла, тем более что
он имел право на общение с дочерью. Олег тоже подходил к телефону,
выслушивая пьяные бредни. Однако и он не был в состоянии отвадить
Вячеслава от бессмысленных звонков, поскольку для этого надо было
сначала отучить его от привычки выпивать. Виктор же, знавший бывшего
супруга Лизы еще в то время, когда они жили в законном браке, откликнулся
на его звонок иезуитским способом. Он пригласил Вячеслава к себе
в гости. Тот пришел, и Лизе пришлось провести с детьми мучительные
полтора часа, запершись в комнате с детьми, пока ее бывший супруг
с Виктором беседовали на коммунальной кухне. Вячеслав не утратил
до конца человеческого достоинства. Он не добивался личной встречи
с Лизой, и счел необходимым уйти, не напившись в стельку.
- 2 -
Все это происходило в Москве, и на первых порах
невыгодно аттестовало столицу в глазах Олега, который жил когда-то
в Крыму, хотя и бедно, но привольно. Впрочем, он привыкал к новой
жизни, омосквичивался. Он попал в круг новых родственников и знакомых,
которые вытесняли ностальгию по крымским друзьям. Но те сами напоминали
о себе.
Однажды зазвонил телефон.
- Слушаю.
- Олег, это я, Нестеров. Хочу заглянуть к тебе с женой. Примешь?
- Конечно, заходи сегодня же.
Вечером Леня с Верой пришли в гости. Он выглядел, как всегда, раскованным
и умиротворенным, она была сдержанной и наблюдательной. Ее чуть
выдававшийся живот указывал на энный месяц беременности. Лиза собрала
поужинать. Детей поместили в соседней маленькой комнате, чтобы не
мешали.
- Выпьешь? – Спросил Олег.
- Я - да, Вера – нет, - ответил Леня. – Сам понимаешь, в каком она
положении. Что ты хочешь предложить?
- Коньяк самых популярных марок: египетский и болгарскую «Плиску».
- Ну, «Плиски» и у нас в Крыму хватает. Налей египетского.
Олег взял из буфета пол-литровую темно-коричневую бутылку с арабской
вязью на этикетке. – Презент от Анвара Садата, - многозначительно
подмигнул он. Потом поправился: - Не презент, конечно, Египет посылает
это в счет выплаты долгов за военную помощь.
- Понятно, - кивнул Леня, - а Алжир по той же причине завалил наши
винные магазины своим алжирским. Ты пробовал это вино?
- Еще бы.
- Ну и как?
- Предпочел бы что-нибудь послаще.
Разлили коньяк в три фужера, Вере – «Крюшон». Выпили за встречу.
- Вы где остановились? – Спросил Олег.
- В гостинице «Россия», разумеется, - сказал Леня.
- И, конечно, в номере с видом на Москву-реку.
- Нет, на этот раз номер поскромнее.
Лет пять-шесть назад, когда был еще жив дед, Нестеров, совершивший
трехдневную поездку в Москву, проживал именно в дорогом гостиничном
номере с видом на Москву-реку. Тогда, благодаря высокому статусу
деда в Симферополе и его связям, он мог себе это позволить. Олег
видел деда единственный раз, когда тот уже был на пенсии. После
смерти жены и в отрыве от партийной работы он быстро деградировал.
Запил, опустился. Приоткрыв дверь своей комнаты, он, небритый и
взлохмаченный, смерил Олега исподлобья тяжелым мутным взглядом.
Вскоре дед умер и Леня остался единственным наследником шикарной
квартиры в доме на улице Пушкинской, где проживала, в основном,
партийная знать, в том числе здесь обитал когда-то участник лондонского
съезда РКП(б) Попов, о чем свидетельствует памятная доска на стене
дома. К тому времени, Леня, хотя и работал врачом-педиатром, все
же оставался неприспособленным к самостоятельной жизни. Квартира
стала местом разгульной жизни, попоек с приятелями, притоном для
сомнительных личностей. В последний свой приезд в Симферополь Олег
расставался с приятелем с тяжелым сердцем. Он встретил Леню у подъезда
своего дома в ужасном виде. На макушке его головы кровоточила рана,
в руках он держал рулоны банкнот, вырученных, видимо, за счет реализации
семейных ценностей. Приятель был нетрезв. Денежными рулонами он
манил Олега в гости. – Нет, у меня срочное дело, - отказывался Олег.
– Иди домой, выспись. - Вряд ли, думал Олег, Леня последует его
совету, но даже если б последовал, он со своими деньгами не укроется
от блатной компании, которая постоянно его навещала. Олег не нашел
в себе силы помочь приятелю встать на ноги. Зато это сумела сделать
Вера.
- Тебе не слишком обременительно путешествие в Москву, - спросил
у нее Олег, имея в виду округлившийся живот.
- Пока терпимо, - ответила Вера.
- Жизнь в гостинице устраивает?
- Номер удобный: обстановка, телевизор, да еще чуткий муж. В общем,
все хорошо, хотя и без вида на Москву-реку.
- Мне эта гостиница знакома, - улыбнулся Олег. - Ты помнишь, как
мы там гуляли? - Обратился он к Лене. Хотел напомнить, сколько раз
они пили там чешское пиво, но воздержался в присутствии Веры. Сказал:
- Ты тогда читал мне стихи Роберта Рождественского. Ну, эти… Напомни.
Леня продекламировал:
Жалею, жалею девочек,
Очень смешных девочек,
Еще ничего не сделавших,
Уже ничего не делающих.
Еще жалею мальчиков,
Очень смешных мальчиков,
Пестрых пижонистых мальчиков,
Мальчиков-ремарчиков.
Музыка, словно плетка,
Крутится магнитофонная лента….
- Ну, хватит, - прервал его Олег. – В общем, содержание стихов
я знаю, только наизусть не помню. Но сейчас их часто вспоминаю.
- Что так?
- Лапин, председатель Гостелерадио, почти на каждом собрании партийно-профсоюзного
актива заводит разговор о том, как влияет на молодежь так называемая
поп-музыка. Причем ссылается на научные разработки.
- И что же говорит наука?
- Что поп-музыка принадлежит к такому ряду явлений, как водка и
наркотики. Отупляет, оглушает и отвлекает молодежь от полезных дел.
Я имею в виду ее воздействие на психику, деформирующее сознание,
превращающее человека в вахлака или животное.
- Это как посмотреть, - возразил Леня. – Отпуск тоже отвлекает от
полезных дел. Их излишество тоже превращает человека в животное.
Надо же и отдохнуть, в конце концов, развлечься. Чем поп-музыка
не развлечение?
- Я не против легкой музыки, ритмичной или мелодичной, - оправдывался
Олег. – Но есть такие ее виды и жанры, особенно, идущие оттуда,
из-за рубежа, которые, действительно, оглушают и отупляют.
- Что же мы можем противопоставить этой музыке, битлам, например?
Клуб веселых и находчивых? Кстати, я не советовал бы тебе провозглашать
публично свое неприятие зарубежной музыки. Можно пострадать. Еще
в институте я имел неосторожность небрежно отозваться о Марьяновиче.
Так его почитатель чуть не набил мне морду. Смекаешь?
- Об осторожности я не забываю. КВН мне тоже не нравится. Но ведь
КВН не музыка, это, скорее, способ отвлечь молодежь от дурной музыки
и поведения.
- Музыки битлов, например.
- Что ты привязался со своими битлами.
- Я слышал, что они тоже уводят молодежь от бунтарства на более
безопасный путь.
- Ну, и что же здесь хорошего? Мне гораздо приятнее было читать
о выступлениях французской молодежи, чем слушать песни битлов.
- И Лапину тоже?
- Наверное. Во всяком случае, он следит за тем, чтобы на экране
и в эфире было поменьше пошлой и вульгарной музыки. Недавно жертвой
его бдительности стал даже Лев Лещенко.
- Тот самый, что поет «День Победы»?
- Вот именно. Он приготовил номер, что-то вроде варьете, с кордебалетом
и фривольной музыкой, так запись этого номера было приказано положить
на полку. - Там Лещенко прыгает среди девиц, - говорил Лапин, -
как козел. Мы решили не компрометировать певца, не выпустили на
экран передачу для его же пользы.
- Забавные у вас собрания активистов, - протянул с иронией Леня.
- Еще какие. Вот недавно состоялся актив по поводу «Целины» Брежнева.
Вышел на трибуну известный комментатор, Бекетов, кажется. Долго
хвалил произведение автора. Потом выдал: - Это маленькая книжка,
как сказал один поэт, стоит многих томов.
- Что же здесь забавного?
- Не улавливаешь? Так оценивал Ленин «Коммунистический манифест».
Леня на мгновенье задумался, затем повернул разговор снова на музыку.
- А вам, девушки, чье пение нравится?
- Пугачевой, - сказала Лиза.
- А мне Софии Ротару, - откликнулась Вера.
- Мне Ротару тоже нравится, - заметил Олег, - а вот Пугачева, по-моему,
несколько вульгарна.
- Кто же, по-твоему, не вульгарен? – Усмехнулась Лиза.
- Та же Ротару, Пьеха. Кристалинская, да мало ли. Из мужчин – Гуляев,
Магомаев, Дмитрий Гнатюк, Бейбутов. Назвать еще или хватит?
- Хватит. Тебя все время тянет на классику, а новые таланты проходят
мимо тебя. Есть ведь еще Высоцкий, Окуджава, Визбор.
- Это – барды, - возразил пренебрежительно Олег. – Кумиры мещанства.
- Не откажешься ли ты уединиться с мещанкой в другой комнате, где
дети, - обратилась Лиза к Вере, - поговорим на свои бабьи темы.
Пусть они упиваются здесь собственной мудростью.
Женщины ушли. Олег с Леней выпили еще по рюмке коньяка.
- Как поживает Масюлис? – Спросил Олег. Масюлисом он величал одного
знакомого Лени, очень похожего на знаменитого литовского актера.
Тот был, хотя и молод, но совершенно сед. Ходил постоянно с двумя
приятелями. – Они все из КГБ, - признался Леня, когда уже точно
знал о принадлежности к этой структуре Олега. – Обеспечивают правительственную
связь. – Нестеров даже познакомил со связистами Олега, когда тот
проводил очередной отпуск в Крыму.
- Он считает тебя провокатором, - сказал Леня вместо ответа.
- Меня? Почему?
- Говорит, что ты прибег к дешевому приему зондирования их лояльности
к власти.
- Ах, вот в чем дело. – Во время беседы в симферопольском кафе на
улице Карла Маркса Олег, немного под шафе, позволил себе, без всякой
задней мысли, рассказать пару анекдотов про Ленина, тех, что слышал
от сослуживцев на Лубянке. Олег заметил, что собеседники, слушая
его, неловко поеживаются. Масюлис даже сказал, что не любит таких
анекдотов. Олег спохватился: видимо, не все служат в разведке, как
он, из любопытства. Вообще он вел себя в то время довольно развязано.
Проходил по своему удостоверению в Дом офицеров на танцы, и проводил
друзей. Странно, что в Центре этого не заметили. А, может, заметили?
– Ну, это он зря, - сказал Олег. – Я ведь ничего крамольного не
рассказывал. Помнишь этот анекдот, когда Горький предлагает Ильичу
съездить на природу с девочками. Владимир Ильич отвечает: вот именно
с девочками, а не с этим проституткой Троцким. Что здесь крамольного?
Скорее, этот анекдот выражает восприятие в бытовой форме истории
партии, и нисколько не компрометирует вождя. А выражение: - Зовите
меня просто Ильич? То же самое. А еврейский анекдот про Маркса?
Помнишь, Саре делают комплимент, что ее Мойша, как и Маркс, экономист.
Сара обижается: - мой Мойша – старший экономист. А анекдот в связи
с событиями в Чехословакии? Помнишь, как интерпретировали фамилию
Дубчек? Убрать Дуб, оставить Чека. Все это народное творчество того
же порядка.
- И анекдоты про Чапаева?
- И эти анекдоты тоже. Правда, в них больше фамильярности, запанибратства.
Все-таки Василий Иванович, в представлении людей, свой человек из
народа.
- Сталин тоже из народа, но я что-то не слышал про него анекдотов,
хотя про Хрущева слышал.
- Сталин – фигура особенная. Помнишь блатную песню: «Товарищ Сталин,
вы большой ученый, в языкознанье знаете вы толк». В этих словах
ирония с опаской. Видимо, его дела слишком серьезны, чтобы над ним
смеяться.
Вошли Лиза с Верой.
- Верочка говорит, что уже слишком поздно, - сказала Лиза. – Она
считает, что им с Леней пора возвращаться в гостиницу.
- Пожалуй, она права, - согласился Нестеров. – Проводишь?
Олег вышел в темноту вместе с гостями из дома.
Он хорошо ориентировался в условиях ограниченной видимости: все-таки
уже немало прожил в этом районе и хорошо узнал его еще тогда, когда
только познакомился с Лизой и не имел прописки. С пропиской была
занятная история. Пока он работал в КГБ, все складывалось хорошо.
В местном отделении милиции его привечали, сам начальник, полноватый
рыхлый подполковник проявлял любезность, помогал в оформлении постоянного
местожительства. Незадолго до увольнения из органов подполковник
выдал ему справку, разрешающую прописку. Однако вскоре, когда вопрос
об уходе Олега из органов разрешился, подполковник сам рано утром
явился в коммунальную квартиру, где жила Лиза, чтобы потребовать
от Олега свою справку обратно. Потребовать не то слово: выпросить.
Ибо милиционер мялся и мямлил, кивая как болванчик в ответ на возражения
Олега по поводу того, что право прописки даст ему законный брак
с Лизой. – Конечно, вы правы, - говорил он, - но все-таки отдайте
мне эту справку. – Подполковник ушел с ней в явном облегчении. Олег
же после оформления официального брака с Лизой, прописался в Москве
без специального содействия милиции, подавив соблазн начать новую
жизнь в Крыму.
Ему нравился район метро «Электрозаводская». Пролетарский
район, населенный простыми бесхитростными людьми. Все, самое необходимое
– рядом. В одну сторону – стадион, детсад, роддом, ж-д платформа
и метро. В другую - продовольственный и книжный магазины, пиво-бар,
кинотеатр, парк отдыха МВО, Введенское кладбище. Оно послужило местом
упокоения одного чекиста, погибшего в загранкомандировке. Олег выполнял
поручение связаться вдовой покойного и проинформировать ее о помощи
органов в организации похорон и соцобеспечении семьи. Такие тяжкие
поручения часто выпадали новобранцам. Но вообще на этом кладбище
хоронили редко. Олег ходил через него по главной аллее и узнавал
на памятниках знакомые имена. Вот знаменитый актер Абдулов, вот
актриса Тарасова. Первого он помнил по приключенческим лентам «Пятнадцатилетний
капитан», «Остров сокровищ», вторую – по «Петр Первый», «Без вины
виноватые» и другим фильмам. Кроме того, у него был с ней непосредственный
контакт. Однажды вместе с подгулявшими друзьями он шел в возбужденном
состоянии по фойе МХАТа, не соблюдая правил приличия. Тарасова,
закончившая карьеру актрисы, но оставшаяся из любви к искусству
в этом театральном храме в качестве смотрительницы, строго отчитала
шумную компанию и призвала к порядку. Этот эпизод встречи со знаменитостью
Олег старался, конечно, не предавать огласке. Он не хотел выглядеть
чеховским гимназистом, гордившимся тем, что попал на страницы газеты
после того, как оказался под колесами телеги.
- Куда ты нас завел, - возмутился Леня. – Я в своей деревне под
Симферополем утопаю в грязи, а ты мне и в столице предлагаешь то
же самое! Сели бы на трамвай, которым приехали к тебе, все было
бы проще.
Улицу, ведшую к метро, перепахали для какой-то надобности, а прошедший
дождь ограничил ее пропускную способность.
- Напряги свои миндалины, и пройдешь без особого труда, - сказал
Олег.
- Миндалины, - спросила Вера, ступая на деревянный настил, который
служил тротуаром, - почему миндалины?
- Одна учительница в нашей школе говорила, что у Лени «миндалевидные»
глаза, - пояснил Олег. – Смотрит, говорит, он на меня своими умными
миндалевидными глазами, в них столько понимания, сочувствия …
- И страсти, - закончила Вера.
- Страсть в глазах была у него, - возразил Леня, кивая на Олега.
– Это та самая учительница, которую я встретил в больнице у Коли.
Помнишь, я тебе рассказывал.
- Похоже, - сказала Вера, - вашу учительницу больше интересовали
глаза учеников, чем педагогика. А, может, и еще кое-что…
«Вряд ли, - подумал Олег, - иначе она выбрала бы не меня». Вслух
произнес: - Ты мне ничего не рассказывал о встрече с Таней. Как
это произошло?
Рассказ Лени занял весь оставшийся отрезок пути до метро. Здесь
Олег попрощался с гостями.
.Продолжение |
